В этом туре по наводке Остроухая мне достался Джон Бойн «Мальчик в полосатой пижаме». Эта книга – одна из немногих в моей читательской жизни, аннотация к которой такая невнятная. В рецензии имеются спойлеры. И да, Остапа несло… Текст аннотации привожу дословно:
Не так-то просто рассказать в двух словах об этой удивительной книге. Обычно аннотация дает понять, о чем пойдет речь, но в данном случае любые предварительные выводы или подсказки только помешают вам. Вас ждет необычное и завораживающее путешествие вместе с девятилетним мальчиком по имени Бруно. Книга эта никак не предназначена для детей девятилетнего возраста, напротив, это очень взрослая книга, обращенная к людям, которые знают, что такое колючая проволока. Именно колючая проволока вырастет на вашем с Бруно пути. Такого рода ограждения достаточно распространены в нашем мире. Остается только надеяться, что вы лично в реальной жизни не столкнетесь ни с чем подобным. Книга же наверняка захватит вас и вряд ли скоро отпустит.
В ней нет ни слова о Второй мировой войне, о концлагере, да и после фразы «Книга эта никак не предназначена для детей девятилетнего возраста, напротив, это очень взрослая книга» я в тайне понадеялась на глубокую вещь в жанре young-adult. Мои надежды умерли в начале первой главы. Прежде чем я начну разбор полетов, отмечу сразу: что бы Бойн ни говорил о якобы изучении матчасти, создалось ощущение, что все, что он сделал – прочитал сокращенную версию статейки о концлагерях в Википедии.
Главный герой – девятилетний Бруно, сын высокопоставленного эсэсовца (назначенного комендантом лагеря смерти Освенцим), не умеющий правильно произносить «фюрер» и «Аушвиц». Бог с ним, с Аушвицем. Мало ли какие дефекты речи, но «фюрер»! Историческая справка. В 10-летнем возрасте каждый мальчик в Германии после обязательных проверок на «расовую чистоту» и «правильность родителей», а также Испытания, принимался в гитлерюгенд. В случае Бруно, уточняю, имеется в виду младшая возрастная группа юнгфольк. Довольно громкое и помпезное мероприятие, проводимое в день рождения Гитлера 20 апреля. Особо в гитлерюгенде ценились знания по немецкой истории, расовой теории и географии.
А здесь – главный герой, который не только не знает как выглядит фюрер (между прочим, образование – одна из первых целей реформ пришедшей к власти НСДАП в 1933 году. Дети в лицо знали лидера страны; он также есть на многих агит-плакатах), но и произнести это слово правильно не в состоянии. Не знает, что идет война. В каком мире, по мнению Бойна, живет этот мальчик? В детей вбивалась идея расового превосходства (и неугодных рас, кстати, тоже) и войны. И в каком Берлине он жил? Интересно, Бойн в курсе, что Берлин с начала Второй мировой не раз подвергался бомбардировкам? Бруно не знает, кто такие евреи. Бруно не знает, какую должность занимает его отец. Бруно ненавидит историю и географию, так важные для гитлерюгенда и партийной благонадежности. Это даже не глупость персонажа. Это – аргумент в пользу его НЕсуществования.
Кстати, по поводу Гитлера и Евы Браун. По некоторым исследованиям есть версия, что британская МИ-5 лишь в 1944 году узнала, что Браун была любовницей Гитлера, настолько хорошо они шифровались. Я не очень верю в эту гипотезу: люди остаются людьми, и перемывать кости даже фюреру все равно бы стали. Тем не менее, я придерживаюсь мнения, что Гитлер так откровенно не демонстрировал свои отношения с Евой Браун. Поэтому сцену посещения «венценосной» парой семьи Бруно считаю также слишком надуманной. Как и способ назначения отца на должность коменданта Аушвица.
Раз уж речь зашла о концлагере, имею также ряд серьезных претензий. Самая главная из них – фактическое искажение истории. Коменданты концлагерей были известны пофамильно, так как этот пост (особенно в отношении комплексных концлагерей и лагерей смерти ) был довольно высок. Выдумывать каких-то персонажей (Бойн говорил, что семья Бруно – выдумана) на таком уровне – это презрение и издевательство над историей. Ты можешь придумать какого-нибудь солдата или того же узника лагеря (точных списков все равно не существует), но выдумывать новых и теснить имеющихся значительных исторических персонажей не имеешь права.
Бойн видел фотографии или документальные хроники об Аушвице? Там не было возможности бродить «просто так» по территории лагеря – узники слишком сильно охранялись. Здесь в прямом смысле имеет место фраза «шаг влево, шаг вправо – расстрел». Он видел, сколько слоев проволочных стен окружали лагерь и дороги в нем? Я молчу, что с двух сторон лагерь был обнесен каменной стеной. Встретить «за проволочной оградкой» гуляющего еврейского мальчика было нереально. Как и охране пропустить такой удобный лаз.
Бойн видел фотографии узников лагеря? Как могли быть похожи холеный откормленный немецкий ребенок и скелет, обтянутый кожей? Кстати говоря, для эсэсовцев в лагерях кроме охраны был важен учет всего и вся. Узников считали с утра, когда они уходили на работу, и вечером, когда они возвращались. Если их ушло сто человек, их должно было вернуться сто, живыми или мертвыми, поэтому если днем кто-то умирал, его труп приносили с собой. Кроме того, напомню, что узников клеймили порядковым номером. Это тот момент, который перечеркивает для меня финал. После газовой камеры трупы считали. Думаете, лишнего не нашли бы? С другой стороны, вполне допускаю некую месть со стороны зондеркоманды (именно они извлекали трупы из газовых камер и отправляли их в крематорий). Хотя зондеркоманды работали под надзором, охраной и контролем солдат СС… Несколько спорный момент для меня все-таки.
К слову об искажении исторических фактов. Половину книги пыталась вычислить, в каком году происходят события и о каком коменданте идет речь (пока постфактум не узнала о его выдуманности). В итоге, после появления в тексте даты рождения Бруно, высчитался 1943 год (по логическим измышлениям – 1944 г.) Всю книгу меня мучали вопросы соотношения дат и возрастов. Например, бабушке Бруно 62 года. Значит (округляю немного), она родилась в 1880 году. В начале Первой мировой ее сын – отец Бруно – был принят в армию. Ему должно было быть 18 лет, иначе легально в армию он не попал бы. Значит, он должен был родиться в 1896 году. Не думаю, что бабушка Бруно разродилась в 16 лет. Я полагаю, что прототипом отца Бруно Бойн взял Рудольфа Хёсса, но он на войну пробрался, будучи абсолютной сиротой и хитрожопой сволочью.
По поводу измышления 43/44 год. Бруно 9 лет на момент, когда его отца назначили комендантом. Сие событие произошло в Рождество. Несложно вычислить – это был конец декабря 1943 года. Предположим, что они отправились в Польшу почти сразу, то есть примерно в январе 1944 года. До освобождения Аушвица – год, а по временной линии книги прошло два года между временем, когда комендант заступил на пост, и временем освобождения Аушвица. Таким образом возвращаюсь к Рождеству и назначению – должен быть не 1943 год, а конец 1942 года. Тогда получается на момент встречи Бруно и Шмуэля мальчикам не по девять, а по восемь лет. Нелогичность временной линии достаточно сильно сбила с толку и добавила еще один жирный минус книге.
Раз уж зашла речь о семье. Мать в романе никакой роли, кроме вестника плохих новостей, не сыграла и фактически прошла фоном (как и мое внезапное предположение о ее любовной связи с лейтенантом Котлером, про которую комендант, похоже, знал). Не много внимания уделяется и сестре Бруно - Гретель. Но она, по крайне мере, - создает образ правильного немецкого ребенка. И кстати тоже должна в свои двенадцать состоять в «Союзе немецких девушек», юнгмедельбунде по возрасту. Так и не поняла, что имел в виду Бруно, постоянно повторяя о ней «безнадежный случай». И еще несколько раздражала намеренная антагонистичность поведения Бруно и Гретель, как попытка показать «что такое хорошо, что такое плохо» даже на таких деталях, как отношение к прислуге.
Куда интереснее отец Бруно. У меня создалось впечатление, что он не знает, как вести себя с ребенком. Он словно дистанцируется от детей и семьи в целом. Ему не интересны дети в принципе, и какой-то особой любви к ним я не заметила. Тем большее недоумение вызвал финал. Упор на семейные отношения в романе не ставился, поэтому акцентирование концовки на отце Бруно оказалось более чем внезапным. Бойн слушал показания Хёсса на Нюрнбергском процессе или хотя бы читал его автобиографические записки? Эти люди зверски убивали, ставили бесчеловечные опыты, не считали узников за людей вообще, и он «все понял и раскаялся» - неуместное завершение книги, потому что эти эмоции по отношению к судьбе собственного ребенка, а не своих зверств вообще.
Это преждевременно приводит меня к обсуждению финала и реакции читателей на концовку. Для меня эта последняя глава с метаниями родителей Бруно выглядит, как намеренная спекуляция читателями, нагнетание драмы и ангста и выдавливание слезы. И без этой главы больше чем у половины, читавших роман, только одна реакция: «Бедный Бруно! Как его жалко, он ведь оказался там совершенно случайно!» То есть остальные, умерщвленные в стенах газовых камер Аушвица или других лагерей, вполне себе это наказание заслужили? Про них, невинных жертв (почти все – все-таки, уголовники в Аушвице тоже сидели, еще и верхушкой самоуправления были с легкой руки управления лагерем) – про детей, рожденных или вытащенных из утроб матерей на разных сроках беременности, про стариков, про девушек и женщин (которые и в местном публичном доме были, и опыты на которых Клауберг ставил, и работали как ломовые лошади), про молодых людей и мужчин – про них задумываются далеко не все. Именно поэтому подобная постановка вопроса и выбор национальности главного героя и времени действия меня раздражает. Книга получается адвокатом дьявола: ах, конечно, они убивали, пытали и делали кучу плохих вещей. Но ведь они такие хорошие семьянины! Так любили и заботились о своих детках! Для меня это еще один жирный минус книге.
И все-таки основной, главной темой в книге является «запретная дружба» Бруно и Шмуэля. Хотя я бы дружбой это не назвала. По крайней мере, со стороны Бруно точно. О Шмуэле нельзя сказать с уверенностью, что именно он чувствовал: его было так немного, и он больше походил на призрачное эхо, чем на самостоятельного персонажа. Фактически ото всего, что говорит Шмуэль, Бруно отмахивается или просто не слышит. Я опять повторюсь о невозможном эмоциональном и интеллектуальном развитием Бруно для указанного девятилетнего возраста. Я скорее поверю, что ему шесть, как утверждали подружки Гретель. Слишком уж много незамутненности, граничащей с идиотизмом. Сцена на кухне и встреча со Шмуэлем после – вообще шедевр, если можно так выразиться. При всей уже прописанной некоторой хитрости и изворотливости Бруно, как персонаж, был слит окончательно. Ни о какой дружбе речи быть не может. Зато еще одно доказательство его поверхностности – уж какие лучшие друзья были Карл, Даниэль и Мартин, но он даже имена их в итоге забыл. А Шмуэлю искать отца все-таки собрался только потому, что «слово уже дал» и «мы в ответе за тех, кого приручили». Да и помогать Шмуэлю особо и не хотел уже.
У меня создалось впечатление, что Бруно относился к Шмэулю больше как к интересной зверушке, чем к человеку. То есть, как бы Бойн не прописал, что Бруно не знал, кто такие евреи, картинка получается обратная. Задумайтесь над вот этой его цитатой:
- Теперь ты мой лучший друг, Шмуэль. Мой верный друг на всю жизнь.
Заметьте, не «мы теперь лучшие друзья», но «ты мой». Там еще было что-то вроде «он сделал то, что было несвойственно его характеру: взял его маленькую ручку и пожал ее» (не дословно цитирую). Напоминло мне принятие вассалитета. Он наделил Шмуэля обязанностями друга, односторонне наделил.
Еще одна моя претензия к Бойну - прописанный им еврейский вопрос. Павел, прислуживающий в доме коменданта – еврей. Очередная историческая ремарка на тему. Во-первых, евреев к обслуге не допускали ни под каким соусом. Вбитая расовая теория не позволила бы. Во-вторых, на обслугу эсэсовцы набирали штат из женщин. В-третьих, в самом лагере врачи из числа узников тоже нужны, и их туда и забирали. В-четвертых, в высчитанный мной 1943 год уже существовало сопротивление, поэтому фактор страха среди немцев тоже не стоит отбрасывать. В-пятых, даже после смягчения в 1944 году режима существования в Аушвице, по-прежнему плохо было именно евреям и русским (хотя последних было существенно меньше), и к ним никаких послаблений не применялось.
Павел невозможен к существованию на кухне дома коменданта по историческим реалиям. Как впрочем, и чистящий рюмки Шмуэль: на кухню скорее притащили какую-нибудь девчонку, и уж точно не еврейку.
Из немногих оставшихся персонажей хочется отметить еще двоих. Это лейтенант Котлер и бабушка Бруно. Лейтенант создает образ «правильного фашиста». Именно так они должны были действовать: унижать и убивать, и даже сдать родителей, если понадобиться. Натали же – полная противоположность идей собственного сына и таких как Котлер. Да, она громко и вслух высказывала свое недовольство, но это было сказано в круг семьи, читай – «кухонная сплетня». И она стала бы таким классически хорошим персонажем, противостоящим плохому фашизму, если бы не одно но:
— Стыдобище! — крикнула она. — До чего я дожила! Мой сын…
— Твой сын — патриот! — заорал папа. Видно, он так и не научился не перебивать старших.
— Патриот нашелся! — вопила бабушка. — Приглашаешь на обед бог знает кого. Меня тошнит от твоих замашек! А эта форма… Глядя на нее, мне хочется выколоть себе глаза! Господи, почему я не ослепла, прежде чем ты ее напялил!
Возьмем обоих родителей Ральфа: Натали, которая вроде правильная и видит, что плохого несет фашизм, и Матиас, который гордится Ральфом и является патриотом и поклонником существующего строя. И посмотрим на самого Ральфа. Вопрос на миллион: в кого Ральф уродился и кого слушался? В Матиаса, бинго! Натали даже в детстве Ральфа развлекалась песенками и постановками; определенно сыном больше занимался Матиас, поэтому для меня странны вот такие вот Мне стыдно, Ральф, но виню я себя, а не тебя. и Господи, почему я не ослепла . Пожинай плоды своего, в том числе, воспитания.
Пожалуй ни один из представленных персонажей не вызывает у меня положительных эмоций. Даже Мария. Как отдельная личность – она сера и незаметна. Если рассматривать ее в контексте романа, получается, что она нужна быть адвокатом дьявола (повторяюсь, к сожалению, но без этого никуда): она, а не мама, объясняет и доказывает Бруно, какой хороший у него отец. В действительности добавляет очко в карму Ральфа для читателя, чтобы этот самый читатель знал о положительных качествах отца Бруно и был подготовлен к «искреннему» раскаянию и скорби коменданта.
В общем и целом персонажи показались мне несколько наигранными и нелогичными. Впрочем, как и развитие сюжета. В электронной версии в режиме чтения в Ворде книга составила у меня 158 страниц. Шмуэль появляется как персонаж лишь на 80. Я долго ждала хоть каких-нибудь особенных действий, но не дождалась. И смерть главного персонажа в конце необходима для сюжета, я понимаю, но как-то удивительно она внезапна.
Вообще много в романе такого, что я бы могла сказать «не додали». Бойн взял страшную тему, но при этом толком никакого ангста в книге нет. Я так и не смогла понять, что Котлер сделал с Павлом. То ли запинал и избил, то ли высек на глазах у семьи коменданта, то ли убил. Думай, читатель, сам. Правда потом выяснилось, что книга идет в серии «романы для юных читателей». И я в очередной раз задалась вопросом: для кого Бойн писал? Если ты выбрал такую страшную тему, не надо ее фотошопить или писать в ее рамках книжки для детей. Образовательный эффект - это замечательно, но книга слишком ванильна по сравнению с реальностью.
Так же хочу сказать пару слов о языке. Несколько скучно, и, возможно, это вина переводчика. Но вот что переводчику поставить в вину нельзя, так это многократные повторения (например, сбор Марией вещей Бруно, или знаковое Рождество). Если бы события в романе располагались линейно или хотя бы с редкими воспоминаниями о прошлом, этого можно было избежать. Но в романе (особенно грешит этим первая половина)сцены скачут. А такой ход, использованный Бойном, меня лично больше раздражал.
Что я хочу сказать в общем и целом. «Мальчик в полосатой пижаме» мне не понравился ни объективно, ни субъективно. Я считаю, есть темы, на которых нельзя играть или писать столь несерьезно (не в плане комедийности момента, а подхода к вопросу). Концлагеря и в частности Холокост к ним относятся. Страшно, что книга стала крайне популярной. На мой взгляд, такие книги как «Мальчик…» – показатель того, как быстро Европа забыла ужасы Второй мировой войны и зверств фашизма. Такие книги по крупинке вбивают в голову мысль, что все было не так ужасно, как рассказывалось лет двадцать-сорок назад. Отрицание и замазывание прошлого – первый шаг для повторения его ошибок.
Не так-то просто рассказать в двух словах об этой удивительной книге. Обычно аннотация дает понять, о чем пойдет речь, но в данном случае любые предварительные выводы или подсказки только помешают вам. Вас ждет необычное и завораживающее путешествие вместе с девятилетним мальчиком по имени Бруно. Книга эта никак не предназначена для детей девятилетнего возраста, напротив, это очень взрослая книга, обращенная к людям, которые знают, что такое колючая проволока. Именно колючая проволока вырастет на вашем с Бруно пути. Такого рода ограждения достаточно распространены в нашем мире. Остается только надеяться, что вы лично в реальной жизни не столкнетесь ни с чем подобным. Книга же наверняка захватит вас и вряд ли скоро отпустит.
В ней нет ни слова о Второй мировой войне, о концлагере, да и после фразы «Книга эта никак не предназначена для детей девятилетнего возраста, напротив, это очень взрослая книга» я в тайне понадеялась на глубокую вещь в жанре young-adult. Мои надежды умерли в начале первой главы. Прежде чем я начну разбор полетов, отмечу сразу: что бы Бойн ни говорил о якобы изучении матчасти, создалось ощущение, что все, что он сделал – прочитал сокращенную версию статейки о концлагерях в Википедии.
Главный герой – девятилетний Бруно, сын высокопоставленного эсэсовца (назначенного комендантом лагеря смерти Освенцим), не умеющий правильно произносить «фюрер» и «Аушвиц». Бог с ним, с Аушвицем. Мало ли какие дефекты речи, но «фюрер»! Историческая справка. В 10-летнем возрасте каждый мальчик в Германии после обязательных проверок на «расовую чистоту» и «правильность родителей», а также Испытания, принимался в гитлерюгенд. В случае Бруно, уточняю, имеется в виду младшая возрастная группа юнгфольк. Довольно громкое и помпезное мероприятие, проводимое в день рождения Гитлера 20 апреля. Особо в гитлерюгенде ценились знания по немецкой истории, расовой теории и географии.
А здесь – главный герой, который не только не знает как выглядит фюрер (между прочим, образование – одна из первых целей реформ пришедшей к власти НСДАП в 1933 году. Дети в лицо знали лидера страны; он также есть на многих агит-плакатах), но и произнести это слово правильно не в состоянии. Не знает, что идет война. В каком мире, по мнению Бойна, живет этот мальчик? В детей вбивалась идея расового превосходства (и неугодных рас, кстати, тоже) и войны. И в каком Берлине он жил? Интересно, Бойн в курсе, что Берлин с начала Второй мировой не раз подвергался бомбардировкам? Бруно не знает, кто такие евреи. Бруно не знает, какую должность занимает его отец. Бруно ненавидит историю и географию, так важные для гитлерюгенда и партийной благонадежности. Это даже не глупость персонажа. Это – аргумент в пользу его НЕсуществования.
Кстати, по поводу Гитлера и Евы Браун. По некоторым исследованиям есть версия, что британская МИ-5 лишь в 1944 году узнала, что Браун была любовницей Гитлера, настолько хорошо они шифровались. Я не очень верю в эту гипотезу: люди остаются людьми, и перемывать кости даже фюреру все равно бы стали. Тем не менее, я придерживаюсь мнения, что Гитлер так откровенно не демонстрировал свои отношения с Евой Браун. Поэтому сцену посещения «венценосной» парой семьи Бруно считаю также слишком надуманной. Как и способ назначения отца на должность коменданта Аушвица.
Раз уж речь зашла о концлагере, имею также ряд серьезных претензий. Самая главная из них – фактическое искажение истории. Коменданты концлагерей были известны пофамильно, так как этот пост (особенно в отношении комплексных концлагерей и лагерей смерти ) был довольно высок. Выдумывать каких-то персонажей (Бойн говорил, что семья Бруно – выдумана) на таком уровне – это презрение и издевательство над историей. Ты можешь придумать какого-нибудь солдата или того же узника лагеря (точных списков все равно не существует), но выдумывать новых и теснить имеющихся значительных исторических персонажей не имеешь права.
Бойн видел фотографии или документальные хроники об Аушвице? Там не было возможности бродить «просто так» по территории лагеря – узники слишком сильно охранялись. Здесь в прямом смысле имеет место фраза «шаг влево, шаг вправо – расстрел». Он видел, сколько слоев проволочных стен окружали лагерь и дороги в нем? Я молчу, что с двух сторон лагерь был обнесен каменной стеной. Встретить «за проволочной оградкой» гуляющего еврейского мальчика было нереально. Как и охране пропустить такой удобный лаз.
Бойн видел фотографии узников лагеря? Как могли быть похожи холеный откормленный немецкий ребенок и скелет, обтянутый кожей? Кстати говоря, для эсэсовцев в лагерях кроме охраны был важен учет всего и вся. Узников считали с утра, когда они уходили на работу, и вечером, когда они возвращались. Если их ушло сто человек, их должно было вернуться сто, живыми или мертвыми, поэтому если днем кто-то умирал, его труп приносили с собой. Кроме того, напомню, что узников клеймили порядковым номером. Это тот момент, который перечеркивает для меня финал. После газовой камеры трупы считали. Думаете, лишнего не нашли бы? С другой стороны, вполне допускаю некую месть со стороны зондеркоманды (именно они извлекали трупы из газовых камер и отправляли их в крематорий). Хотя зондеркоманды работали под надзором, охраной и контролем солдат СС… Несколько спорный момент для меня все-таки.
К слову об искажении исторических фактов. Половину книги пыталась вычислить, в каком году происходят события и о каком коменданте идет речь (пока постфактум не узнала о его выдуманности). В итоге, после появления в тексте даты рождения Бруно, высчитался 1943 год (по логическим измышлениям – 1944 г.) Всю книгу меня мучали вопросы соотношения дат и возрастов. Например, бабушке Бруно 62 года. Значит (округляю немного), она родилась в 1880 году. В начале Первой мировой ее сын – отец Бруно – был принят в армию. Ему должно было быть 18 лет, иначе легально в армию он не попал бы. Значит, он должен был родиться в 1896 году. Не думаю, что бабушка Бруно разродилась в 16 лет. Я полагаю, что прототипом отца Бруно Бойн взял Рудольфа Хёсса, но он на войну пробрался, будучи абсолютной сиротой и хитрожопой сволочью.
По поводу измышления 43/44 год. Бруно 9 лет на момент, когда его отца назначили комендантом. Сие событие произошло в Рождество. Несложно вычислить – это был конец декабря 1943 года. Предположим, что они отправились в Польшу почти сразу, то есть примерно в январе 1944 года. До освобождения Аушвица – год, а по временной линии книги прошло два года между временем, когда комендант заступил на пост, и временем освобождения Аушвица. Таким образом возвращаюсь к Рождеству и назначению – должен быть не 1943 год, а конец 1942 года. Тогда получается на момент встречи Бруно и Шмуэля мальчикам не по девять, а по восемь лет. Нелогичность временной линии достаточно сильно сбила с толку и добавила еще один жирный минус книге.
Раз уж зашла речь о семье. Мать в романе никакой роли, кроме вестника плохих новостей, не сыграла и фактически прошла фоном (как и мое внезапное предположение о ее любовной связи с лейтенантом Котлером, про которую комендант, похоже, знал). Не много внимания уделяется и сестре Бруно - Гретель. Но она, по крайне мере, - создает образ правильного немецкого ребенка. И кстати тоже должна в свои двенадцать состоять в «Союзе немецких девушек», юнгмедельбунде по возрасту. Так и не поняла, что имел в виду Бруно, постоянно повторяя о ней «безнадежный случай». И еще несколько раздражала намеренная антагонистичность поведения Бруно и Гретель, как попытка показать «что такое хорошо, что такое плохо» даже на таких деталях, как отношение к прислуге.
Куда интереснее отец Бруно. У меня создалось впечатление, что он не знает, как вести себя с ребенком. Он словно дистанцируется от детей и семьи в целом. Ему не интересны дети в принципе, и какой-то особой любви к ним я не заметила. Тем большее недоумение вызвал финал. Упор на семейные отношения в романе не ставился, поэтому акцентирование концовки на отце Бруно оказалось более чем внезапным. Бойн слушал показания Хёсса на Нюрнбергском процессе или хотя бы читал его автобиографические записки? Эти люди зверски убивали, ставили бесчеловечные опыты, не считали узников за людей вообще, и он «все понял и раскаялся» - неуместное завершение книги, потому что эти эмоции по отношению к судьбе собственного ребенка, а не своих зверств вообще.
Это преждевременно приводит меня к обсуждению финала и реакции читателей на концовку. Для меня эта последняя глава с метаниями родителей Бруно выглядит, как намеренная спекуляция читателями, нагнетание драмы и ангста и выдавливание слезы. И без этой главы больше чем у половины, читавших роман, только одна реакция: «Бедный Бруно! Как его жалко, он ведь оказался там совершенно случайно!» То есть остальные, умерщвленные в стенах газовых камер Аушвица или других лагерей, вполне себе это наказание заслужили? Про них, невинных жертв (почти все – все-таки, уголовники в Аушвице тоже сидели, еще и верхушкой самоуправления были с легкой руки управления лагерем) – про детей, рожденных или вытащенных из утроб матерей на разных сроках беременности, про стариков, про девушек и женщин (которые и в местном публичном доме были, и опыты на которых Клауберг ставил, и работали как ломовые лошади), про молодых людей и мужчин – про них задумываются далеко не все. Именно поэтому подобная постановка вопроса и выбор национальности главного героя и времени действия меня раздражает. Книга получается адвокатом дьявола: ах, конечно, они убивали, пытали и делали кучу плохих вещей. Но ведь они такие хорошие семьянины! Так любили и заботились о своих детках! Для меня это еще один жирный минус книге.
И все-таки основной, главной темой в книге является «запретная дружба» Бруно и Шмуэля. Хотя я бы дружбой это не назвала. По крайней мере, со стороны Бруно точно. О Шмуэле нельзя сказать с уверенностью, что именно он чувствовал: его было так немного, и он больше походил на призрачное эхо, чем на самостоятельного персонажа. Фактически ото всего, что говорит Шмуэль, Бруно отмахивается или просто не слышит. Я опять повторюсь о невозможном эмоциональном и интеллектуальном развитием Бруно для указанного девятилетнего возраста. Я скорее поверю, что ему шесть, как утверждали подружки Гретель. Слишком уж много незамутненности, граничащей с идиотизмом. Сцена на кухне и встреча со Шмуэлем после – вообще шедевр, если можно так выразиться. При всей уже прописанной некоторой хитрости и изворотливости Бруно, как персонаж, был слит окончательно. Ни о какой дружбе речи быть не может. Зато еще одно доказательство его поверхностности – уж какие лучшие друзья были Карл, Даниэль и Мартин, но он даже имена их в итоге забыл. А Шмуэлю искать отца все-таки собрался только потому, что «слово уже дал» и «мы в ответе за тех, кого приручили». Да и помогать Шмуэлю особо и не хотел уже.
У меня создалось впечатление, что Бруно относился к Шмэулю больше как к интересной зверушке, чем к человеку. То есть, как бы Бойн не прописал, что Бруно не знал, кто такие евреи, картинка получается обратная. Задумайтесь над вот этой его цитатой:
- Теперь ты мой лучший друг, Шмуэль. Мой верный друг на всю жизнь.
Заметьте, не «мы теперь лучшие друзья», но «ты мой». Там еще было что-то вроде «он сделал то, что было несвойственно его характеру: взял его маленькую ручку и пожал ее» (не дословно цитирую). Напоминло мне принятие вассалитета. Он наделил Шмуэля обязанностями друга, односторонне наделил.
Еще одна моя претензия к Бойну - прописанный им еврейский вопрос. Павел, прислуживающий в доме коменданта – еврей. Очередная историческая ремарка на тему. Во-первых, евреев к обслуге не допускали ни под каким соусом. Вбитая расовая теория не позволила бы. Во-вторых, на обслугу эсэсовцы набирали штат из женщин. В-третьих, в самом лагере врачи из числа узников тоже нужны, и их туда и забирали. В-четвертых, в высчитанный мной 1943 год уже существовало сопротивление, поэтому фактор страха среди немцев тоже не стоит отбрасывать. В-пятых, даже после смягчения в 1944 году режима существования в Аушвице, по-прежнему плохо было именно евреям и русским (хотя последних было существенно меньше), и к ним никаких послаблений не применялось.
Павел невозможен к существованию на кухне дома коменданта по историческим реалиям. Как впрочем, и чистящий рюмки Шмуэль: на кухню скорее притащили какую-нибудь девчонку, и уж точно не еврейку.
Из немногих оставшихся персонажей хочется отметить еще двоих. Это лейтенант Котлер и бабушка Бруно. Лейтенант создает образ «правильного фашиста». Именно так они должны были действовать: унижать и убивать, и даже сдать родителей, если понадобиться. Натали же – полная противоположность идей собственного сына и таких как Котлер. Да, она громко и вслух высказывала свое недовольство, но это было сказано в круг семьи, читай – «кухонная сплетня». И она стала бы таким классически хорошим персонажем, противостоящим плохому фашизму, если бы не одно но:
— Стыдобище! — крикнула она. — До чего я дожила! Мой сын…
— Твой сын — патриот! — заорал папа. Видно, он так и не научился не перебивать старших.
— Патриот нашелся! — вопила бабушка. — Приглашаешь на обед бог знает кого. Меня тошнит от твоих замашек! А эта форма… Глядя на нее, мне хочется выколоть себе глаза! Господи, почему я не ослепла, прежде чем ты ее напялил!
Возьмем обоих родителей Ральфа: Натали, которая вроде правильная и видит, что плохого несет фашизм, и Матиас, который гордится Ральфом и является патриотом и поклонником существующего строя. И посмотрим на самого Ральфа. Вопрос на миллион: в кого Ральф уродился и кого слушался? В Матиаса, бинго! Натали даже в детстве Ральфа развлекалась песенками и постановками; определенно сыном больше занимался Матиас, поэтому для меня странны вот такие вот Мне стыдно, Ральф, но виню я себя, а не тебя. и Господи, почему я не ослепла . Пожинай плоды своего, в том числе, воспитания.
Пожалуй ни один из представленных персонажей не вызывает у меня положительных эмоций. Даже Мария. Как отдельная личность – она сера и незаметна. Если рассматривать ее в контексте романа, получается, что она нужна быть адвокатом дьявола (повторяюсь, к сожалению, но без этого никуда): она, а не мама, объясняет и доказывает Бруно, какой хороший у него отец. В действительности добавляет очко в карму Ральфа для читателя, чтобы этот самый читатель знал о положительных качествах отца Бруно и был подготовлен к «искреннему» раскаянию и скорби коменданта.
В общем и целом персонажи показались мне несколько наигранными и нелогичными. Впрочем, как и развитие сюжета. В электронной версии в режиме чтения в Ворде книга составила у меня 158 страниц. Шмуэль появляется как персонаж лишь на 80. Я долго ждала хоть каких-нибудь особенных действий, но не дождалась. И смерть главного персонажа в конце необходима для сюжета, я понимаю, но как-то удивительно она внезапна.
Вообще много в романе такого, что я бы могла сказать «не додали». Бойн взял страшную тему, но при этом толком никакого ангста в книге нет. Я так и не смогла понять, что Котлер сделал с Павлом. То ли запинал и избил, то ли высек на глазах у семьи коменданта, то ли убил. Думай, читатель, сам. Правда потом выяснилось, что книга идет в серии «романы для юных читателей». И я в очередной раз задалась вопросом: для кого Бойн писал? Если ты выбрал такую страшную тему, не надо ее фотошопить или писать в ее рамках книжки для детей. Образовательный эффект - это замечательно, но книга слишком ванильна по сравнению с реальностью.
Так же хочу сказать пару слов о языке. Несколько скучно, и, возможно, это вина переводчика. Но вот что переводчику поставить в вину нельзя, так это многократные повторения (например, сбор Марией вещей Бруно, или знаковое Рождество). Если бы события в романе располагались линейно или хотя бы с редкими воспоминаниями о прошлом, этого можно было избежать. Но в романе (особенно грешит этим первая половина)сцены скачут. А такой ход, использованный Бойном, меня лично больше раздражал.
Что я хочу сказать в общем и целом. «Мальчик в полосатой пижаме» мне не понравился ни объективно, ни субъективно. Я считаю, есть темы, на которых нельзя играть или писать столь несерьезно (не в плане комедийности момента, а подхода к вопросу). Концлагеря и в частности Холокост к ним относятся. Страшно, что книга стала крайне популярной. На мой взгляд, такие книги как «Мальчик…» – показатель того, как быстро Европа забыла ужасы Второй мировой войны и зверств фашизма. Такие книги по крупинке вбивают в голову мысль, что все было не так ужасно, как рассказывалось лет двадцать-сорок назад. Отрицание и замазывание прошлого – первый шаг для повторения его ошибок.